Я провела сегодня один час (с 12 до 13) на Уландштрассе в районе Шарлоттенбурга, улице, где живет мой бывший профессор Ребекка Хорн. Бывший, потому что я несколько дней назад окончила УДК - Университет дер Кюнсте, Берлин.

На выпускном экзамене я показала несколько своих проектов, в том числе лайф-перформанс "Трое подружившихся" совместно с Петей Быстровым и Пашей Микитенко; одним из элементов перформанса был минет, который я делала Быстрову под сопровождение его чтения вслух моего текста и игры на гитаре и пения Павла. В своем перформансе я, прежде всего, ставила художественные задачи, связанные с проблемой приватной коммуникации.
Все происходило энергично, мощно и молниеносно.
Диплом мне дали, но в аспирантуре не оставили.

Я пришла к дому 148, где живет Ребекка, и кто-то, уже не я, видимо, бог или дьявол, а возможно, сама госпожа Хорн показала мне замечательный перформанс. Ребекка хотела дать мне письмо, чтобы я осталась на майстершуле. На ЦОО я купила две орхидеи для нее. Я смотрела в упор на табличку с именами и звоночками у подъезда дома номер 148 и не могла обнаружить имени Хорн. Я не верила своим глазам.

Жизнекунство

Я поступила в УДК благодаря счастливому стечению обстоятельств. В 1999 году я была на фестивале перформанса в Испании, в Овьедо и Сантьяго-де-Компостела, и там познакомилась с Ингольфом Кайнером, выпускником класса Хорн. Увидев мои перформансы, он сразу заметил, что я обязательно должна учиться у его мэтрисы - мои работы должны были бы ей понравиться. Я со скепсисом восприняла эту идею, так как считала себя законченным художником и примерять в очередной раз костюмчик студента не хотела. До этого я много училась искусству в разных местах: с детства в художественной школе в Москве, затем окончила Московское художественное училище памяти 1905 года, поступила в Суриковский институт, бросив его, проучилась пару лет в Швейцарии в частной школе современного искусства, а по возвращении в Москву еще год посещала теоретические курсы у Иосифа Бакштейна.
Но, уехав из Испании на очередную выставку в Австрию, я вдруг осознала непреодолимое влечение к Берлину и желание воспринимать новые ценности, контексты, в общем, учиться в широком смысле этого слова. Я позвонила Ингольфу, и он договорился с профессором Ребеккой Хорн о моем посещении классного собрания. Я приехала из Линца в Берлин автостопом на несколько дней.
Придя в класс, я сразу сделала перформанс, посвященный ей, великой художнице, - на мне был парик с оранжевой длинной косой (у Ребекки огненно-рыжие волосы). Ребекка меня приняла в свой класс, все предыдущие годы учебы то там, то здесь засчитались, поэтому учиться я приехала в Берлин только полтора года спустя, приступив к учебе с 6-го семестра.

Как на меня повлияло учебное заведение, в котором я провела полтора года? Мне кажется, что учебе в УДК я обязана множеством преимуществ и воздействий, которые менее всего связаны со школярством в его классическом понимании.
Во-первых, благодаря университету я общалась с выдающейся личностью. Есть восточная пословица, которая гласит, что плохой учитель переучивает, хороший - учит, а гениальный учитель - вдохновляет. Ребекка - это гениальный учитель. Мне достаточно было находиться в сфере исходящего от ее персоны мощного излучения. Классика немецкого искусства, динозавра, ветерана художественного мира я воспринимала как человека, который учил меня, прежде всего, жить в искусстве.
Другим важным аспектом образования стало пребывание в берлинском художественном контексте и просто жизнь на Западе, которая для меня, как для гражданина России, является почти исключительной возможностью не ставить в заграничном паспорте визу каждый раз, когда пересекаешь границы.
На прошлой неделе я закончила учебу, сдав экзамен, но в аспирантуру тем не менее меня не взяли, мотивировав отказ "недостаточным успехом художественного произведения". Это ожидание успеха, как мне кажется, связано с проблемой репрессивности власти, непониманием инновационных жестов, ведь вся система образования и ее институты - это структуры, репрезентирующие власть, воспроизводящие контроль и идеологию власти. Такие понятия, как успех, девальвируют художественное творчество, порабощают его, пытаясь навязать механизм повторения однажды понравившейся кому-то вещи.
Мой перформанс в УДК на выпускном экзамене носил эпатирующий, радикальный характер, противоречил самим серым стенам учебного заведения. В данной ситуации мнение комиссии разошлось с мнением других компетентных институций, но вынесенное решение меня даже как-то порадовало, потому что я опять почувствовала себя не студентом и испытала облегчение от чувства независимости от каких-либо принудительных оценок.
Не хотела бы банально утверждать, что стала свободней, - я прекрасно понимаю, что социум неизбежно будет навязывать ограничивающие художественное творчество институциональные рамки, пытаясь инструментализировать художника и подавляя его такими манипулятивными механизмами, как официальное признание, давление через цензуру, выстраивание финансовой зависимости. Но моя задача - всегда пытаться взламывать эти условия, высвобождая живую экспериментальную, зачастую субверсивную энергию, которая является необходимым элементом художественного процесса.

* * *

Я видела перед собой всевозможные фамилии - Sobtschak, Hartmann и другие. Позвонила Хартманн, она мне ответила, что, по крайней мере, такие у них не живут. Я была уже неоднократно в этой квартире, последний раз летом, в конце июля. Но, кажется, был другой подъезд.

В своем перформансе я, конечно, проверяла границы компетенции профессорского состава экзаменационной комиссии и то, насколько далеко они могут пойти в своей либеральности.
Ну, неплохо в целом, диплом-то дали после такой пикантности - уже само по себе это выглядит несколько парадоксально. Невольно сопоставляешь защиту диплома в Сурке и здесь - все равно немцы дальше наших ушли.

Я пробежала глазами фамилии на следующих подъездах: Хорн! Звоню. Бегу. Одна орхидея выпала на тротуар. Взбегаю на второй этаж. Открывает вежливая секретарша. Кабинет зубного врача Хорн...
Может, не сто сорок восемь, а сто восемьдесят четыре или сорок восемь. Проверяю, турецкая лавочка и какой-то банк. Нет. На часах 12.45. Я сделала несколько звонков по телефону. Ничего не понимаю, оставляю на автоответчике сообщение, последнее: "Дорогая Ребекка, прости, что не пришла на встречу, какие-то проделки дьявола, я под твоими дверями, но не вижу твоего имени, я желаю тебе прекрасного полета в Париж (она должна была сразу после ехать в аэропорт), я много поняла сейчас здесь на Уландштрассе, я больше не студентка, спасибо за предложение быть гастстудентом, но это невозможно, я тебе признательна. Ты мне очень много дала, я скоро уеду из Германии в Россию, я безумно тебя люблю, твои огненные волосы. Спасибо, прости за опоздание, не судьба, до скорой встречи. Елена".

Если обернуться назад и понять, какую роль играло образование в моей жизни, то это всегда было по-разному. В Швейцарии я много экспериментировала в различных жанрах, школа была построена не по традиционному образцу кунстгевербешуле. В Швейцарии только в Женеве есть Академия художеств (сказывается влияние французской культуры), есть еще, правда, "эколь де арт" в Лозанне, но она не имеет статуса высшего учебного заведения. Во всей немецкоговорящей Швейцарии школы искусства называются кунстгевербешуле, т. е. они дают конкретную прикладную профессию, никто не учит современному искусству. Такая модель образования была заимствована из примера Баухауза. В этом смысле та частная школа современного искусства, где я, проведя почти два года, осознала, что хочу заниматься именно перформансом, является неким исключением, которое могут позволить себе только швейцарцы. Политика этой школы заключалась в том, чтобы развить способность к инновативному подходу во всех видах художественной деятельности, никогда не использовать только один найденный метод, а идти дальше. Идея важнее метода. Качество идеи важнее мастерства в традиционном понимании. Жест, процесс, живая энергия вместо привычных штампов и клише. Школу создали шестидесятники, участвовавшие в студенческих волнениях. Кроме того, позитивным моментом было общение с различными художниками, приезжавшими давать свои мастер-классы.
В случае бакштейновских курсов позитивным моментом было формирование сообщества, которого тогда не хватало молодым художникам, и только на втором месте для меня были знания.
В Германии, на мой взгляд, самая либеральная система художественного образования, в том числе и недорогая. Семестр в государственной академии стоит порядка 120 евро. Посещать занятия почти что необязательно. За шесть лет обучения достаточно сделать шайны (свидетельства) пяти необходимых курсов. Все остальное по желанию. Существует огромный выбор различных семинаров, курсов - теоретических, практических, тематических. Раз в год проходит рондганг (просмотр), в котором участвуют также по желанию. Но, тем не менее, все стремятся, так как рондганг является событием городской художественной сцены и туда стекаются зрители, галеристы, кураторы, наряду с родственниками и друзьями студентов. Во дворе академии строится летняя сцена, приглашаются музыканты, можно купить пива и жареных сосисок.
Что такое художественное образование в Германии? Даже учитывая то обстоятельство, что к "диплому" института не относятся как настоящему, подлинному свидетельству о полученной профессии (свободный художник не считается в Германии профессией), тем не менее, факт его получения играет важную роль для построения карьеры артиста. Никогда еще я не ощущала так остро границы между искусством как освобождением, субъективным жестом, включающим в себя индивидуальную волю автора к самовыражению, и деланием карьеры, подразумевающим выстраивание четкой позиции, продуманной концепции, учитывающей многие аспекты и рефлексии на существование проекта в социальном, институциональном, эстетическом, политическом и всяких других отношениях.
Один известный художник, живущий на Западе, сказал, что здесь художники делают карьеру, а в России - освобождаются. Освобождение связано с предыдущей историей нашего общества. На Западе каждый идиот в принципе свободен, он может делать все, что хочет. Это как бы громогласный принцип западной демократии. Это действительно так. Ты можешь выражаться как угодно, делать любое искусство, но, будучи непризнанным экспертами, институциями и т. д., попросту говоря, не получишь денег. Материальная поддержка и другие виды поощрения контролируют историю искусства, фильтруют процесс возникновения новых направлений и имен, если не явлений искусства. Осознавать это крайне неприятно. Вопрос, что в этой ситуации делать, видимо, уже не относится к теме этой статьи. Но с уверенностью можно сказать, что система образования на Западе является первой общественной ступенью, формирующей "послушного художника". В процессе обучения случаются "бунты" студентов, которые выдвигают свои требования к школьной программе, к примеру, или могут сместить своего профессора, предложить новую кандидатуру, но к моменту получения майстершуле все остепеняются, представляют удобоваримые работы, по аналогии с нашим Союзом художников или горкомом графиков. Майстершуле к тому же - это деньги, стипендия, в моем случае это был еще вид на жительство. Но именно на экзамене, помимо фотопроекта и видео, я решила (не без колебаний) показать работу, кардинально расходящуюся с ожиданиями профессоров. Именно потому, что место было "неподходящее", оно как нельзя более красноречиво подходило для того, чтобы испробовать на прочность их либерализм. И я нисколько не жалею, что испробовала его. Мой перформанс стал катализатором отношений со многими людьми и в том числе институциями, родил массу мыслей и дал толчок для нового понимания. Здесь-то все "проверились на вшивость". Ребекка Хорн стушевалась, Катарина Сивирдинг пожала руку и сказала, что ее голос был и будет за мной, Борис Михайлов признал (не признавая в себе "буржуя"), Берлинер Фест Шпиле поздравили, то есть общественность переварила и адаптировала скандал. Не без некоторых интеллектульных усилий.
Теперь у меня наконец-то есть еще один диплом высшего художественного образования самого престижного художественного университета Германии. Я с третьей попытки осуществила план, который не могла довести до конца в течение последних десяти лет в трех странах и трех институтах. Видимо, я должна теперь этим как-то гордиться. Следующим этапом повышения квалификации станет аспирантура где-нибудь в Амстердаме или Лос-Анджелесе, и вообще было бы последовательным стать доктором перформанса, доведя до логической исчерпанности возможность академической карьеры.